Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от детских своих катастроф.
Детям вечно досаден их возраст и быт
И дрались мы до ссадин, до смертных обид
Но одежды латали нам матери в срок,
Мы же книги глотали, пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз.
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь мы, не знавшие войн,
За воинственный крик принимавшие вой,
Тайну слова, приказ, положенье границ,
Смысл атаки и лязг боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних войн и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов,
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея слезам не давали остыть,
И прекраснейших дам обещали любить.
И друзей успокоив и ближних любя,
Мы на роли героев вводили себя.
Только в грезы нельзя насовсем убежать,
Краткий бег у забав, столько поля вокруг.
Постараться ладони у мертвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, что почем, что почем?!
Испытай, кто ты - трус иль избранник судьбы,
И попробуй на вкус настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг,
Оттого, что убили его, не тебя.
Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,
По оскалу забрал - это смерти оскал,
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы.
Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем,
Значит, нужные книги ты в детстве читал.
Если мяса с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
И в борьбу не вступил с подлецом, палачом,
Значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем
Я скачу, но я скачу иначе
По полям, по лужам, по росе.
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Мне сегодня предстоит бороться.
Скачки. Я сегодня фаворит.
Знаю - ставят все на иноходца,
Но не я - жокей на мне хрипит.
Он вонзает шпоры в ребрa мне,
Зубоскалят первые ряды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я - оседлан и стреножен.
Рот мой раздирают удила.
Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая.
В исступленье, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я,
Мой наездник у трибун в цене,
Крупный мастер верховой езды.
Ах, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Нет, не будут золотыми горы,
Я последним цель пересеку,
Я ему припомню эти шпоры,
Засбою, отстану на скаку!
Колокол, жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ах, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею?
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!
Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!
Я несла свою Беду
По весеннему, по льду:
Надломился лед, душа оборвалася,
Камнем под воду пошла.
А Беда, хоть тяжела
Да за острые края задержалася.
И беда с того дня
Ищет по свету меня,
Слухи ходят вместе с ней кривотолками.
А что я умерла
Знала голая ветла,
Да еще перепела с перепелами.
Кто ж из них сказал ему,
Господину моему, -
Только выдали меня, проболталися.
И от страсти сам не свой,
Он отправился за мной,
А за ним Беда с молвой увязалася.
Он настиг меня, нагнал,
Обнял, на руки поднял,
Рядом с ним в седле Беда ухмылялася.
Ведь остаться он не мог,
Был всего один денек,
А Беда на вечный срок задержалася
Все года и века и эпохи подряд
Все стремится к теплу от морозов и вьюг.
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено только на юг.
Слава им не нужна и величие,
Вот под крыльями кончится лед-
И найдут они счастье птичее
Как награду за дерзкий полет.
Что же нам не жилось, что же нам не спалось,
Что нас выгнало в путь по высокой волне?
Нам сиянья пока наблюдать не пришлось,
Это редко бывает - сиянья в цене!
Тишина. Только чайки как молнии.
Пустотой мы их кормим из рук.
Но наградою нам за безмолвие
обязательно будет звук.
Как давно снятся нам только белые сны,
Все другие оттенки снега замели,
Мы ослепли давно от такой белизны,
Но прозреем от темной полоски земли.
Наше горло отпустит молчание,
Наша слабость растает как тень.
и наградой за ночи отчаянья будет вечный полярный день.
север, воля, надежда, страна без границ.
Снег без грязи, как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц,
потому что не водится здесь воронья.
Кто не верил в дурные пророчества,
в снег не лег ни на миг отдохнуть,
Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь
На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов
И Вечный огонь зажигает
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче - гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы -
Все судьбы в единую слиты.
А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейстаг,
Горящее сердце солдата.
У братских могил нет заплаканных вдов -
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче
В королевстве, где все тихо и складно
В королевстве, где все тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь аграмадный,
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур...
Там король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил,
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес уводил...
И король тотчас издал три декрета:
Зверя надо говорит одолеть, наконец,
Вот кто отчается на это, на это,
тот принцессу поведет под венец...
А в отчаявшемся том государстве
Как войдешь, дык прямо наискосок
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили меды, и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка, и во дворец волокут...
И король ему прокашлял: "Не буду
Я читать тебе моралей, юнец,
Ну, если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец".
А стрелок: "Да это что за награда?!
Мне бы выкатить портвейну бадью...
А принцессы мне и даром не надо -
Чуду-юду я и так победю..."
А король: "Возьмешь принцессу, и точка!!!
А не то тебя раз-два - и в тюрьму,
Ведь это все же королевская дочка!"...
А стрелок: "Ну, хоть убей, не возьму".
И пока король с ним так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур...
Делать нечего - портвейн он отспорил,
Чуду-юду уложил и убег...
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок
Am
Как в распутной волости,
A7 Dm
В лютой сзлой губернии
H7
Выпадали молодцу
E7
Все шипы да тернии.
Am
А он обиды зачерпнул, зачерпнул
A7 Dm
Полные пригоршни.
F
Ну а горе, что хлебнул,
E7
Не бывает горше.
Am
Пей отраву, хоть залейся,
A7 Dm
Благо денег не берут.
F
Сколь веревочка не вейся,
E7 (Am)
Все рано совьешься в кнут. | 2 раза
Гонит неудачника
По миру с котомками.
Жизнь текет меж пальчиков
Паутинкой тонкою.
А которых повело, повлекло
По лихой дороге,
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.
Тут на милость не надейся -
Стиснуть зубы да терпеть.
Сколь веревочка не вейся,
Все равно совьешься в плеть. | 2 раза
Ах, лихая сторона,
Сколье в тебе не рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою.
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Ех, досада, мать чесна,
Не пожить, не выжить.
Ты не вой, не плачь, а смейся -
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка не вейся,
Все равно укоротят. | 2 раза
Ночью думы муторней,
Плотники не мешкают.
Не успеть к заутрене -
Больно рано вешают.
А ты об этом не жалей, не жалей,
Что тебе отсрочка.
На веревочке твоей
Нет не узелочка.
Лучше ляг да обогрейся,
Я, мол, казни не просплю.
Сколь веревочка не вейся,
А совьешься ты в петлю. | 2 раза
Здесь вам не равнина, здесь климат иной -
Идут лавины одна за одной,
И здесь за камнепадом ревет камнепад.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
И можно свернуть, обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа.
Кто здесь не бывал, кто не рисковал,
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звезды хватал с небес.
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.
Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнем, сверкает днем
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.
И пусть говорят, да, пусть говорят...
Но нет, никто не гибнет зря!
Так лучше - чем от водки и от простуд!
Другие пройдут, сменив уют
На риск и непомерный труд, -
Пройдут тобой непройденный маршрут.
Отвесные стены... А ну, не зевай!
Ты здесь на везение не уповай:
В горах не надежны ни камень, ни лед, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела.
Мы рубим ступени... Ни шагу назад!
И от напряжения колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир на ладони! Ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим, у которых вершина еще впереди
Гололед на земле, гололед, целый год напролет - гололед.
Гололед на земле, гололед, будто нет ни весны, ни лета,
Чем-то скользким одета планета, люди падая, бьются об лед.
Гололед на земле, гололед, целый год напролет - гололед.
Даже если планету в облет, не касаясь планеты ногами,
Не один, так другой упадет, гололед на земле, гололед,
И затопчут его сапогами.
Гололед на земле, гололед, целый год напролет - гололед.
Гололед на земле, гололед, будто нет ни весны, ни лета,
Чем-то скользким одета планета, люди падая бьются об лед.
Гололед на земле, гололед, целый год напролет - гололед
Чтоб не было следов, повсюду подmели,
Ругайте же меня, последними словами.
Мой финиш - горизонт, а лента - край земли.
Кто за меня, мы выиграем с вами!
Условия пари одобрили не все,
И руки разбивали неохотно,
Условье такого: чтоб ехать по шоссе,
И только по шоссе, бесповоротно.
Наматываю мили на кардан, и еду параллельно проводам.
Но то и дело, тень перед мотором:
То черный кот, то кто-то в чем-то черном
Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка,
Чувствую - дышу и хорошею,
Вдруг тоска, звериная, зеленая тоска [вар.: змеиная, зеленая тоска]
Уловчась, мне прыгнула на шею...
Я ее и знать не знал, меняя города,
А она мне шепчет - "Как ждала я!"
Как теперь?! Куда теперь?! Зачем, да и когда?
Сам связался с нею, не желая...
Одному идти - куда ни шло, еще могу [вар.: Одного себя нести...]
Сам себе судья, хозяин-барин,
Впрягся сам я вместо коренного под дугу,
С виду прост, а изнутри - коварен.
И я не клевещу, подобно вредному клещу
Впился сам в себя, трясу за плечи,
Сам себя бичую я и сам себя хлещу,
Так что - никаких противоречий...
Одари, судьба, или за деньги отоварь,
Буду дань платить тебе до гроба,
Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь,
До чего ж живучая хвороба!
По утру не пикнет, как бичами ни бичуй,
Ночью - бац!- со мной на боковую...
С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй,
Гадом буду - я не приревную!
Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: "Лови блесну!" -
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну.
Пр:
Дом хрустальный на горе для нее,
Cам, как пес бы, так и рос в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
Если беден я, как пес, один,
И в дому моем - шаром кати,
Ведь поможешь ты мне, господи,
Не позволишь жизнь скомкати!
Пр.
Не сравнил бы любую с тобой -
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, -
Как мадонной Рафаэлевой!
Пр
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и штормах не поблекло наше знамя,
Мы научились штопать паруса,
И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам,
На море штиль и не избегнуть встречи,
Но нам сказал спокойно капитан:
"Еще не вечер, еще не вечер".
Вот развернулся боком флагманский фрегат
И левый борт окрасился дымами.
Ответный залп на глаз и наугад -
Вдали пожары, смерть - удача с нами.
Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо и в трюме течи,
А капитан нам шлет привычный знак:
"Еще не вечер, еще не вечер".
На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз
И видят нас от дыма злых и серых,
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к веслам на галерах.
Неравный бой, корабль кренится наш.
Спасите наши души человечьи,
Но крикнул капитан: "На абордаж!
Еще не вечер, еще не вечер.
Кто хочет жить, кто весел, кто не тля
Готовьте ваши руки к рукопашной!
А крысы пусть уходят с корабля
Они мешают схватке бесшабашной.
И крысы думали: "А чем не шутит черт?"
И в тьму попрыгали, спасаясь от картечи,
А мы с фрегатом становились к борту борт.
Еще не вечер, еще не вечер.
Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза,
Чтоб не достаться спрутам или крабам,
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах
Мы покидали тонущий корабль.
Но нет! Им не послать его на дно.
Поможет океан, взвалив на плечи,
Ведь океан - он с нами заодно,
И прав был капитан - еще не вечер
За меня невеста отрыдает честно
За меня невеста отрыдает честно,
За меня ребята отдадут долги,
За меня другие отпоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.
Не дают мне больше интересных книжек,
И моя гитара - без струны,
И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже,
И нельзя мне солнца, и нельзя луны.
Мне нельзя на волю: не имею права,
Можно лишь от двери - до стены,
Мне нельзя налево, мне нельзя направо,
Можно только неба кусок, можно только сны.
Сны про то, как выйду, как замок мой снимут,
Как мою гитару отдадут,
Кто меня там встретит, как меня обнимут,
И какие песни мне споют
Мне этот бой не забыть нипочем,
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождем
Падали звезды.
Вон снова упала, и я загадал:
"Выйти живым из боя!"
Так свою жизнь я поспешно связал
С глупой звездою.
Я уж решил: миновала беда,
И удалось отвертеться,
Но с неба свалилась шальная звезда
Прямо под сердце.
Нам говорили: "Нужна высота,
И не жалеть патроны!"
Вон покатилась вторая звезда
Вам на погоны.
Звезд этих в небе как рыбы в прудах
Хватит на всех с лихвою.
Если б не на смерть, ходил бы тогда
Тоже героем.
Я бы звезду эту сыну отдал,
Просто, на память.
В небе висит, пропадает звезда:
Некуда падать
Здравствуйте, мое почтенье.
И от водки нет спасенья.
Я приехал вас развеселить.
Зухтер* парень я бывалый
Я увидел мест немало
И прошу за ето право пить.
Я был у Питеру, в Одесса и на юге
У Кишиневе, в Магадане и в Калуге
А в Мелитополе пришлось надеть халат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.
В общем я решил жениться
Надо в девушку влюбиться.
И решил жениться я, друзья.
Стали в загс с ней собираться,
Что бы с нею расписаться.
Вдруг явилась родная*** жена.
Она кричала на меня как лютый зверь
"Я понимаю ваши шалости теперь!"
Маманя поняла****, что я женюс на блат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.
Тарелки, вилочки по восдушку летят.
И менхетуним***** меж собою говорят.
Маманя поняла****, что я женюс на блат.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.
В общем я от них смотался.
Больше с ними не встречался.
И решил порядочным я стать.
С мусором завел я дружбу.
Определился я на службу,
Цорес****** мне пришлось переживать.
Сижу у ДОПРе, загораю
И на потолок плеваю.
Кушать, пить и спать у мине есть.
Если вы еврей ехидный
Если ето вам завидно.
Можете пийти и рядом сесть.
Я говорю, как говорил мине один,
Кто сидит в ДОПРе, то честный гражданин.
Я говорю, как говорил мой родный*** брат
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.
А зухтер махтер их бин а-фартовый ярт**.
Примечания:
* - идишевское слово, что значит не знаю.
** - "А все говорят, что я фартовый парень" (идиш)
*** - Родная, родный - ударение на первый слог.
**** - Поняла - ударение на первый слог.
***** - "Свахи" (идиш)
****** - "Несчастья" (идиш)
Общее: песня поется на "Одесском" наречии и с "Одесскими" интонациями
Я был здоров, здоров как бык, здоров как два быка
Любому встречному в час пик я мог намять бока,
Идешь, бывало, и поешь - общаешься с людьми,
И вдруг - на стол тебя, под нож - допелся, черт возьми...
Вы огорчаться не должны, для вас покой полезней -
Ведь вся история страны - история болезни...
Вдруг словно канули во мрак портреты и врачи,
Жар от меня струился, как от доменной печи,
Я злую легкость ощутил, пошел как на таран
И фельдшер еле защитил рентгеновский экран...
И горлом кровь, и не уймешь, залью хоть всю Россию
И крик "На стол его! Под нож! Наркоз! Анестезию!"
Врезайте с Богом, помолясь, тем более бойчей,
Что это песня не про вас, а про других врачей...
"Не огорчайтесь, милый друг", - врач стал чуть-чуть любезней, -
"Почти у всех людей вокруг история болезни".
Все человечество давно хронически больно,
Со дня творения оно болеть обречено...
Сам Первый Человек хандрил, он только это скрыл,
Да и Создатель болен был, когда наш мир творил...
Адам же Еве яду дал, принес в кармане ей,
А искуситель-Змей страдал гигантоманией...
У человечества всего то колики, то рези,
И вся история его - история болезни...
Живет больное все быстрей, все злей и бесполезней,
И наслаждается своей историей болезни
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю-погоняю!
Что-то воздуху мне мало: ветер пью, туман глотаю...
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые...
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю...
Сгину я - меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях мня галопом повлекут по снегу утром, -
Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые...
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю...
Мы успели: в гости к Богу не бывает опозданий.
Что ж там ангелы поют такими злыми голосами?!
Или это колокольчик весь зашелся от рыданий,
Или я кричу коням, чтоб не несли так быстро сани?!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть.
Но что-то кони мне попались привередливые...
И дожить не успел, мне допеть не успеть.
Я коней напою,
Я куплет допою, -
Хоть мгновенье еще постою на краю
Корабли постоят и ложатся на курс,
Но они возвращаются сквозь непогоды.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти не полгода.
Не пройдет и полгода - и я появлюсь,
Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода.
Возвращаются все, кроме лучших друзей,
Кроме самых любимых и преданных женщин.
Возвращаются все, кроме тех, кто нужней.
Я не верю судьбе, а себе - еще меньше.
Но мне хочется думать, что это не так,
Что сжигать корабли скоро выйдет из моды.
Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и мечтах,
Я, конечно, спою - не пройдет и полгода,
Не пройдет и полгода, не пройдет и полгода
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след,
Дуб годится на паркет, так ведь нет -
Выходили из избы здоровенные жлобы,
Порубили все дубы на гробы...
Пр.
Ты уймись, уймись, тоска у меня в груди,
Это только присказка, сказка впереди...
Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах,
Но явился всем на страх Вертопрах,
Добрый молодец он был - бабку-ведьму подпоил,
Ратный подвиг совершил, дом спалил...
Пр.
Тридцать три богатыря порешили, что зазря
Берегли они царя и моря,
Каждый взял себе надел, кур завел и в нем сидел
Охраняя свой удел не у дел...
Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб,
А с окружающими туп стал и груб,
И ругался день-деньской бывший дядька их морской,
Хоть имел участок свой под Москвой...
А Русалка, вот дела - честь недолго берегла,
И однажды, как смогла, родила,
Тридцать три же мужика не желают знать сынка,
Пусть считается пока сын полка...
Как-то раз один колдун, врун болтун и хохотун,
Предложил ей, как знаток бабских струн,
Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму,
И пошла она к нему как в тюрьму...
Пр.
Там и вправду ходит кот, как направо, так поет,
А как налево - так загнет анекдот,
Но ученый, сукин сын, цепь златую снес в торгсин,
А на выручку - один в магазин...
Как-то раз за Божий дар получил он гонорар,
В Лукоморье перегар на гектар,
Но хватил его удар и чтоб избегнуть Божьих кар
Кот диктует про татар мемуар...
Пр.
А брадатый Черномор, лукоморский первый вор,
Он давно Людmилу спер, ой, хитер!
Ловко пользуется, тать, тем, что может он летать,
Зазеваешься - он хвать - и тикать.
А коверный самолет сдал в музей в запрошлый год,
Любознательный народ так и прет,
И без опаски старый хрыч баб ворует - хнычь, ни хнычь,
Ой, скорей его разбей паралич!
Нету мочи, нету сил - Леший как-то недопил,
Лешачиху свою бил и вопил:
"Дай рубля, прибью а то, я ж добытчик, али кто?!!
А не дашь, тоды пропью долото!!!"
"Я ли ягод не носил?!",- снова Леший голосил
"А коры по сколько кил приносил!
Надрывался издаля все твоей забавы для,
А ты жалеешь мне рубля, ах ты тля!!!"
И невиданных зверей, дичи всякой нету ей,
Понаехало за ей егерей,
Так что значит не секрет - Лукоморья больше нет,
И все, о чем писал поэт - это бред...
Ты уймись, уймись, тоска, душу мне не рань,
Раз уж это - присказка, значит дело дрянь
Считать по-нашему - мы выпили не много,
Не вру ей богу, скажи, Серега,
А если б водку гнать не из опилок,
То что б нам было с пяти бутылок?
Вторую пили близ прилавка, в закуточке,
Но это были еще цветочки.
Потом в скверу, где детские грибочки,
Потом не помню: дошел до точки.
Еще я пил из горлышка, с устатку и не емши,
Но как стекло я был, то есть остекленевший.
А уж когда коляска подкатила,
Тогда в нас было семьсот на рыло.
Мы, правда, третьего насильно затащили,
Но тут промашка - переборщили.
А что очки товарищу разбили,
Так то портвейном усугубили.
Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
Что не буяньте и разойдитесь.
На "разойдитесь" я конечно согласился,
И разошелся, и расходился.
Но если я кого ругал - карайте строго,
Но это вряд ли, скажи, Серега!
А что упал, так то от помутненья,
Орал не с горя, от отупенья.
Теперь позвольте пару слов без протокола:
Чему нас учит семья и школа,
Что жизнь сама таких накажет строго,
Тут мы согласны, скажи, Серега!
Вот он проснется утром, он, конечно, скажет:
"Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет!"
Так отпустите - вам же легче будет,
Чего возится, коль жизнь осудит?
Вы не глядите, что Сережа все кивает,
Он понимает, он все соображает.
А что молчит - так это от волненья,
От осознанья и просветленья.
Не запирайте люди: плачут дома детки,
Ему ведь - в Химки, а мне - в Медведки.
Да все равно: автобусы не ходят,
Метро закрыто, в такси не содют.
Приятно все же, что нас тут уважают:
Гляди - подвозят, гляди - сажают.
Разбудит утром не петух, прокукарекав,
Сержант поднимет, как человеков.
Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся,
Я рубь заначил - опохмелимся.
И все же, брат, трудна у нас дорога!
Эх, бедолага! Ну, спи, Серега!
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, чудак,
А просто так, а просто так.
Быть может кто-то скажет: - Зря!
Как так - решиться всего лишиться?
Ведь там сплошные лагеря,
А в них убийцы, а в них убийцы!
Ответит он: - Не верь молве.
Их там не больше, чем в Москве.-
Потом уложит чемодан -
И в Магадан, и в Магадан.
Не то чтоб мне не по годам,-
Я б прыгнул ночью из электрички,-
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал,-
Про Магадан, про Магадан.
Мой друг поехал сам собой,
С него довольно, с него довольно.
Его не будет бить конвой,
Он - добровольно, он - добровольно.
А мне удел от бога дан...
А, может, тоже в Магадан
Уехать с другом заодно
И лечь на дно, и лечь на дно.
Так случилось - мужчины ушли,
Побросали посевы до срока.
Вот их больше не видно из окон -
Растворились в дорожной пыли.
Вытекают из колоса зерна -
Эти слезы несжатых полей,
И холодные ветры проворно
Потекли из щелей.
Пр:
Мы вас ждем - торопите коней!
В добрый час, в добрый час, в добрый час!
Пусть попутные ветры не бьют,
А ласкают вам спины ...
А потом возвращайтесь скорей:
Ивы плачут по вас,
И без ваших улыбок
Бледнеют и сохнут рябины.
Мы в высоких живем теремах -
Входа нет никому в эти зданья:
Одиночество и ожиданье
Вместо вас поселились в домах.
Потеряла и свежесть и прелесть
Белизна ненадетых рубах,
Даже прежние песни приелись
И навязли в зубах.
Пр.
Все единою болью болит,
И звучит с каждым днем непрестанней
Вековечный надрыв причитаний
Отголоском старинных молитв.
Мы вас встретим и пеших, и конных,
Утомленных, нешелых - любых, -
Только б не пустота похоронных,
Не предчувствие их!
Пр
От границы мы Землю вертели назад -
Было дело сначала.
Но обратно ее закрутил наш комбат,
Оттолкнувшись ногой от Урала.
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи.
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не зашло на востоке.
Мы не меряем Землю шагами,
Понапрасну цветы теребя,
Мы толкаем ее сапогами
От себя! От себя!
И от ветра с востока пригнулись стога,
Жмется к скалам отара.
Ось земную мы сдвинули без рычага,
Изменив направленье удара.
Не пугайтесь, когда не на месте закат,
Судный день - это сказки для старших,
Просто Землю вращают, куда захотят,
Наши сменные роты на марше.
Мы ползем, бугорки обнимаю,
Кочки тискаем зло, не любя
И коленями Землю толкаем
От себя! От себя!
Не отыщет средь нас и особый отдел
Руки кверху поднявших,
Всем живым - ощутимая польза от тел:
Как прикрытье используем павших.
Этот глупый свинец всех ли сразу найдет,
Где настигнет - в упор или с тыла?
Кто-то там впереди навалился на дот -
И земля на мгновенье застыла.
Я ступни свои сзади оставил,
Мимоходом по мертвым скорбя.
Шар земной я вращаю локтями
На себя! На себя!
Кто-то встал в полный рост и, отвесив поклон,
Принял пулю на вдохе, Но на запад, на запад ползет батальон,
Чтобы солнце взошло на востоке.
Животом по грязи, дышим смрадом болот,
Но глаза закрываем на запах.
Нынче по небу солнце нормально идет,
Потому что мы рвемся на запад!
Руки, ноги на месте ли, нет ли, -
Как на свадьбе, росу пригубя,
Землю тянем зубами за стебли
На себя! От себя!
На границе с Турцией или Пакистаном -
Полоса нейтральная. Справа, где кусты, -
Наши пограничники с нашим капитаном,
А на левой стороне - ихние посты.
Пр:
А на нейтральной полосе цветы -
Необычайной красоты!
Капитанова невеста жить решила вместе.
Прикатила, говорит: "Милый! То да се..."
Надо ж хоть букет цветов подарить невесте...
Что ж за свадьба без цветов? Пьянка, да и все!
Пр.
К ихнему начальнику, точно по повестке,
Тоже баба прикатила - налетела блажь.
Тоже "милый" говорит, только по-турецки,
Будет свадьба, говорит, свадьба - и шабаш!
Пр.
Наши пограничники - храбрые ребята -
Трое вызвались идти, с ними - капитан.
Разве ж знать они могли про то, что азиаты
Порешили в ту же ночь вдарить по цветам!...
Пр.
Пьян от запаха цветов капитан мертвецки,
Ну, и ихний капитан тоже в доску пьян.
Повалился он в цветы, охнув по-турецки.
И, по-русски крикнув "мать...", рухнул капитан.
Пр.
Спит капитан, и ему сниться,
Что открыли границу, как ворота в Кремле.
Ему и на фиг не нужна была чужая заграница -
Он пройтиться хотел по ничейной земле.
Почему же нельзя? Ведь земля-то ничья,
Ведь она нейтральная!
Пр
Ну вот, исчезла дрожь в руках,
Теперь - наверх.
Ну вот, сорвался в пропасть страх,
Навек, навек...
Для остановки нет причин,
Иду, скользя,
И в мире нет таких вершин,
Что взять нельзя.
Среди нехоженных путей
Один пусть мой,
Среди невзятых рубежей
Один - за мной,
А имена тех, кто здесь лег
Снега таят...
Среди нехоженных дорог
Одна - моя.
Здесь голубым сияньем льдов
Весь склон облит
И тайну чьих-нибудь следов
Гранит хранит,
И я гляжу в свою мечту
Поверх голов
И свято верю в чистоту
Снегов и слов...
И пусть пройдет немалый срок
Мне не забыть,
Как здесь сомнения я смог
В себе убить.
В тот день шептала мне вода:
"Удач всегда!"...
А день, какой был день тогда?
Ах да, среда
или о поэтах и кликушах
Кто кончил жизнь трагически, тот - истинный поет,
А если в точный срок, так - в полной мере:
На цифре 26 один шагнул под пистолет,
Другой же - в петлю слазил в "Англетере".
А 33 Христу - он был поет, он говорил:
"Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.
Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
И гвозди в лоб, чтоб ни о чем не думал
[ Чтоб не писал и чтобы меньше думал.]
С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, -
Вот и сейчас - как холодом подуло:
Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль
И Маяковский лег виском на дуло.
Задержимся на цифре 37! Коварен бог -
Ребром вопрос поставил: или - или!
На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, -
А нынешние - как-то проскочили.
Дуэль не состоялась или - перенесена,
А в 33 распяли, но - не сильно,
А в 37 - не кровь, да что там кровь! - и седина
Испачкала виски не так обильно.
"Слабо стреляться?! В пятки, мол, давно ушла душа!"
Терпенье, психопаты и кликуши!
Поеты ходят пятками по лезвию ножа -
И режут в кровь свои босые души!
На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е", -
Укоротить полета! - вывод ясен, -
И нож в него! - но счастлив он висеть на острие,
Зарезанный за то, что был опасен!
Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, -
Томитесь, как наложницы в гареме!
Срок жизни увеличился - и, может быть, концы
Полетов отодвинулись на время!
Да, правда, шея длинная - приманка для петли,
А грудь - мишень для стрел, но не спешите.
Ушедшие не датами бессмертье обрели,
Так что вы их не слишком торопите!
Одна научная загадка или почему аборигены съели Кука
Не хватайтесь за чужие талии,
Вырвавшись из рук своих подруг.
Вспомните, как к берегам Австралии,
Подплывал покойный ныне Кук.
Как в кружок, усевшись под азалии,
Поедом с восхода до зари,
Ели в этой солнечной Австралии
Друга дружку злые дикари.
Но почему аборигены съели Кука ?
За что, неясно, молчит наука.
Мне представляется совсем простая штука -
Хотели кушать и съели Кука.
Есть вариант, что ихний вождь Большая Бука,
Кричал, что очень вкусный кок на судне Кука.
Ошибка вышла, вот о чем молчит наука,
Хотели кока, а съели Кука.
И вовсе не было подвоха или трюка.
Вошли без стука, почти без звука,
Пустили в действие дубинку из бамбука,
Тюк прямо в темя и нету Кука.
Но есть, однако же, еще предположенье,
Что Кука съели из большого уваженья.
Что всех науськивал колдун, хитрец и злюка.
Ату, ребята, хватайте Кука.
Кто уплетет его без соли и без лука,
Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука.
Кому-то под руку попался каменюка,
Метнул, гадюка, и нету Кука.
А дикари теперь заламывают руки,
Ломают копья, ломают луки,
Сожгли и бросили дубинки из бамбука.
Переживают, что съели Кука
Почему все не так? Вроде все как всегда:
То же небо опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Тот же лес, тот же воздух и та же вода,
Только он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас,
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал:
Он всегда говорил про другое.
Он мне спать не давал, он с восходом вставал,
А вчера не вернулся из боя.
То что пусто теперь - не про то разговор,
Вдруг заметил я: нас было двое.
Для меня будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, будто из плена весна-
По ошибке окликнул его я:
"Друг, оставь покурить" - А в ответ тишина...
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде:
Наши мертвые как часовые.
Отражается небо в лесу как в воде,
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время - текло для обоих.
Все теперь одному, только кажется мне:
Это я не вернулся из боя
Наверно, я погиб: глаза закрою - вижу,
Наверно, я погиб: робею, а потом,
Куда мне до нее? Она была в Париже,
И я вчера узнал, не только в нем одном.
Какие песни пел я ей про Север дальний.
Я думал, вот чуть-чуть, и будем мы на "ты".
Но я напрасно пел о полосе нейтральной
Ей глубоко плевать, какие там цветы.
Я спел тогда еще, я думал, это ближе:
Про юг и про того, кто раньше с нею был.
Но что ей до меня - она была в Париже,
Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил.
Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе,
Засел за словари на совесть и на страх,
Но что ей до меня? Она уже в Варшаве,
Мы снова говорим на разных языках.
Приедет - я скажу по-польски: "Проше пани".
Прими таким, как есть, не буду больше петь.
Но что ей до меня? Она уже в Иране.
Я понял, мне за ней, конечно, не успеть.
Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле
Да, я попал впросак, да я попал в беду.
Кто раньше с нею был и тот, кто будет после,
Пусть пробуют они. Я лучше пережду
Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах,
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах.
И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не внатяжку, - хочешь - рви, -
Провисли нервы, как веревки от белья,
И не волнует, кто кого, - он или я.
Пр:
Я на коне, - толкани - я с коня.
Только не, только ни у меня.
Не пью воды - чтоб стыли зубы - питьевой
И ни событий, ни людей не тороплю.
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны - я ими печь топлю.
Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так...
Не вдохновляет даже самый факт атак.
Сорви-голов не принимаю и корю,
Про тех, кто в омут с головой, - не говорю.
Пр:
И не хочу ни выяснять, ни изменять
И ни вязать и ни развязывать узлы.
Углы тупые можно и не огибать,
Ведь после острых - это не углы.
Свободный ли, тугой ли пояс - мне-то что!
Я пули в лоб не удостоюсь - не за что.
Я весь прозрачный, как раскрытое окно,
И неприметный, как льняное полотно.
Пр:
Не ноют раны, да и шрамы не болят -
На них наложены стерильные бинты.
И не волнуют, не свербят, не теребят
Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.
Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячины мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
Пр:
Ни философский камень больше не ищу,
Ни корень жизни, - ведь уже нашли женьшень.
Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу
И не надеюсь поразить мишень.
Устал бороться с притяжением земли -
Лежу, - так больше расстоянье до петли.
И сердце дергается, словно не во мне, -
Пора туда, где только ни и только не
Если друг оказался вдруг
И не друг и не враг, а так...
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, -
Парня в горы тяни - рискни,
Не бросай одного его,
Пусть он в связке в одной с тобой -
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах - не ах,
Если сразу раскис - и вниз,
Шаг ступил на ледник - и сник,
Оступился - и в крик,
Значит, рядом с тобой чужой,
Ты его не брани - гони:
Вверх таких не берут и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но шел,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но держал,
Если шел за тобой, как в бой,
На вершине стоял, хмельной,
Значит, как на себя самого,
Положись на него
Кто сказал: "Все сгорело дотла,
Больше в Землю не бросите семя"?!
Кто сказал, что Земля умерла? -
Нет, она затаилась на время.
Материнства не взять у Земли,
Не отнять, как не вычерпать моря.
Кто поверил, что Землю сожгли? -
Нет, она почернела от горя.
Как разрезы, траншеи легли,
И воронки, как раны, зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.
Она вынесет все, переждет.
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?
Нет! Звенит она, стоны глуша,
Изо всех своих ран, из отдушин.
Ведь Земля - это наша душа,
Сапогами не вытоптать душу!
Кто поверил, что Землю сожгли? -
Нет, она затаилась на время
Я помню райвоенкомат:
"В десант не годен - так-то, брат, -
Таким, как ты, - там невпротык..." И дальше - смех:
Мол, из тебя какой солдат?
Мол, из тебя...
Тебя - хоть сразу в медсанбат!..
А из меня - такой солдат, как изо всех.
А на войне как на войне,
А мне - и вовсе, мне - вдвойне, -
Присохла к телу гимнастерка на спине.
Я отставал, сбоил в строю, -
Но как-то раз в одном бою -
Не знаю чем - я приглянулся старшине.
...Шумит окопная братва:
"Студент, а сколько дважды два?
Эй, холостой, а правда - графом был Толстой?
А кто эвонная жена?..."
Но тут встревал мой старшина:
"Иди поспи - ты ж не святой, а утром - бой".
И только раз, когда я встал
Во весь свой рост, он мне сказал:
"Ложись!.. - и дальше пару слов без падежей. -
К чему две дырки в голове!"
К чему же дырка...
И вдруг спросил: "А что в Москве,
Неужто вправду есть дома в пять этажей?.."
Над нами - шквал, - он застонал -
И в нем осколок остывал, -
И на вопрос его ответить я не смог.
Он в землю лег - за пять шагов,
Он в землю лег - за...
За пять ночей и за пять снов -
Лицом на запад и ногами на восток.
Как призывный набат прозвучали в ночи тяжело шаги.
Значит скоро и нам уходить и прощаться без слов.
По нехоженным тропам протопали лошади, лошади,
Неизвестно к какому концу унося седоков.
Наше время иное, лихое, но счастье как в старь ищи,
И в погоню за ним мы летим, убегающим вслед.
Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей,
На скаку не заметив, что рядом товарища нет.
И еще будем долго огни принимать за пожары мы,
Будет долго казаться нам скрип сапогов.
Про войну будут детские игры с названиями старыми,
И людей будем долго делить на друзей и врагов.
А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется,
И когда наши кони устанут под нами скакать.
И когда наши девушки сменят шинели на платьица,
Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять
Если рыщут за твоею непокорной головой,
Чтоб петлей худую шею сделать более худой,
Нет надежнее приюта - скройся в лес, не пропадешь,
Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош.
Бедняки и бедолаги, презирая жизнь слуги,
И бездомные бродяги у кого одни долги, -
Все, кто загнан, неприкаян, в этот вольный лес бегут,
Потому что здесь хозяин - славный парень Робин Гуд!
Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов,
Здесь с почетом принимают оторви-сорви-голов,
И скрываются до срока даже рыцари в лесах:
Кто без страха и упрека - тот всегда не при деньгах.
Знают все оленьи тропы, словно линии руки,
В прошлом слуги и холопы, ныне - вольные стрелки.
Здесь того, кто все теряет, защитят и сберегут.
По лесной стране гуляет славный парень - Робин Гуд!
И живут да поживают всем запретам вопреки
И ничуть не унывают эти вольные стрелки.
Спят, укрывшись звездным небом, мох под ребра подлжив.
Им, какой бы холод не был, жив - и славно, если жив.
Но вздыхают от разлуки, - где то дом и клок земли, -
Да поглаживают луки, чтоб в бою не подвели.
И стрелков не сыщешь лучших. Что же завтра, где их ждут -
Скажет первый в мире лучник - славный парень Робин Гуд!
Полчаса до атаки,
Скоро снова под танки,
Снова слушать разрывов концерт.
А бойцу молодому
Передали из дому
Небольшой голубой треугольный конверт.
И как будто не здесь ты,
Если почерк невесты
Или пишут отец твой и мать.
Но случилось другое -
Видно зря перед боем
Поспешили солдату письмо передать.
Там стояло сначала:
"Извини, что молчала.
Ждать не буду". И все, весь листок.
Только снизу приписка:
"Уезжаю не близко.
Ты спокойно воюй и прости, если что".
Вмести с первым разрывом
Парень крикнул тоскливо:
"Почтальон, что ты мне притащил?
За минуту до смерти
В треугольном конверте
Пулевое ранение я получил".
Он шагнул из траншеи
С автоматом на шее,
Он разрывов беречься не стал.
И в бою над Сурою
Он обнялся с землею
Только ветер обрывки письма раскидал
Во хмелю слегка лесом правил я.
Не устал пока пел за здравие.
А умел я петь песни вздорные:
- Как любил я вас, очи черные!..
То плелись, то неслись, то трусили рысцой,
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу и опять затяну:
- Очи черные, как любил я вас...
Но... прикончил я то, что впрок припас,
Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул, и присвистнул аж!..
Лес стеной впереди - не пускает стена,
Кони прядут ушами - назад подают.
Где просвет, где прогал - не видать ни рожна.
Колют иглы меня до костей достают.
Коренной ты мой - выручай же, брат!
Ты куда родной, почему назад?
Дождь, как яд с ветвей не добром пропах.
Пристяжной моей волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать - не поспеть!
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого - смерть.
Я ору волкам: - Побери вас прах!
А коней пока подгоняет страх.
Шевелю кнутом - бью крученые
И ору притом: - Очи черные!
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс
Бубенцы плясовую играют с дуги!
Ах! Вы кони мои - погублю же я вас!
Выносите, друзья, выносите, враги!..
От погони той даже хмель иссяк.
Мы на кряж крутой - на одних осях.
В хлопьях пены мы - струи в кряж лились.
Отдышались, отхрипелись да откашлялись.
Я лошадкам забитым, что не подвели,
Поклонился в копыта до самой земли.
Сбросил с воза манатки, повел в поводу...
Спаси бог вас, лошадки, что целым иду
E7 Am
В королевстве, где все тихо и складно,
A7 Dm
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Am
Появился дикий вепрь аграмадный,
F E7 Am
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур...
Там король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил,
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес уводил... [вар: волочил]
И король тотчас издал три декрета:
Зверя надо [говорит] одолеть наконец,
Вот кто отчается на это, на это,
тот принцессу поведет под венец...
А в отчаявшемся том государстве
Как войдешь, дык прямо наискосок
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили меды, и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка, и во дворец волокут...
И король ему прокашлял: "Не буду
Я читать тебе моралей, юнец,
Ну, если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец".
А стрелок: "Да ето что за награда?!
Мне бы выкатить портвейну бадью...
А принцессы мне и даром не надо -
Чуду-юду я и так победю..."
А король: "Возьмешь принцессу, и точка!!!
А не то тебя раз-два - и в тюрьму,
Ведь ето все же королевская дочка!"...
А стрелок: "Ну хоть убей, не возьму."
И пока король с ним так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Етот самый то ли бык, то ли тур...
Делать нечего - портвейн он отспорил,
Чуду-юду уложил и убег...
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок...
В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг вне графика
Случилося несчастье.
Слон сказал, не разобрав:
"Видно, быть потопу!.."
В общем, так: один жираф
Влюбился в антилопу.
Пр:
Поднялся галдеж и лай,
Только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
"Жираф большой - ему видней!"
Что же, что рога у ней? -
Кричал жираф любовно. -
Нынче в нашей фауне
Равны все поголовно.
Если вся моя родня
Будет ей не рада,
Не пеняйте на меня,
Я уйду из стада!"
Пр.
Папе антилопьему
Зачем такого сына?
Все равно что в лоб ему,
Что по лбу - все едино.
И жирафов тесть брюзжит:
"Видали остолопа!.."
И ушли к бизонам жить
С жирафом антилопа.
Пр.
В желтой жаркой Африке
Не видать идиллий.
Льют жираф с жирафихой
Слезы крокодильи.
Только горю не помочь -
Нет теперь закона:
У жирафов вышла дочь
Замуж за бизона.
Пр:
Пусть жираф был не прав,
Но виновен не жираф.
А тот, кто крикнул из ветвей:
"Жираф большой - ему видней!"
В заповеднике, вот в каком забыл,
Жил да был козел, роги длинные,
Хоть с волками жил - не по-волчьи выл,
Блеял песенки, да все козлиные.
И пощипывал он травку, и нагуливал бока,
Не услышать от него худого слова.
Толку было с него, правда, как с козла молока,
Но вреда, однако, тоже никакого.
Жил на выпасе, возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения.
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.
Например, медведь, баламут и плут,
Обхамит кого-нибудь по-медвежьему,
Враз козла найдут, приведут и бьют,
По рогам ему, и промеж ему...
Не противился он, серенький, насилию со злом,
А сносил побои весело и гордо,
Сам медведь сказал: "Ребята, я горжусь козлом,
Героическая личность, козья морда!"
Берегли козла, как наследника.
Вышло даже в лесу запрещение
С территории заповедника
Отпускать козла отпущения.
А козел себе все скакал козлом,
Но пошаливать он стал втихомолочку,
Он как-то бороду завязал узлом,
Из кустов назвал волка сволочью.
А когда очередное отпущенье получал,
Все за то, что волки лишку откусили,
Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал,
Но внимания тогда не обратили...
Пока хищники меж собой дрались,
В заповеднике крепло мнение,
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой козел отпущения.
Услыхал козел, да и стал таков:
Эй, вы, бурые, - кричит, - светло-пегие.
Отниму у вас рацион волков
И медвежие привилегии.
Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туда-сюда по трафарету.
Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу,
И ославлю по всему по белу свету.
Не один из вас будет землю жрать,
Все подохнете без прощения.
Отпускать грехи кому - уж это мне решать
Это я, козел отпущения.
В заповеднике, вот в каком забыл,
Правит бал козел не по-прежнему,
Он с волками жил и по-волчьи выл,
И орет теперь по-медвежьему.
А козлятушки-ребятки засучили рукава
И пошли шерстить волчишек в пух и клочья.
А чего теперь стесняться, если их глава
От лесного льва имеет полномочья.
Ощутил он вдруг остроту рогов
И козлиное вдохновение.
Россомах и лис, медведей, волков
Превратил в козлов отпущения
Сто сарацинов я убил во славу ей -
Прекрасной даме посвятил я сто смертей, -
Но наш король - лукавый сир -
затеял рыцарский турнир, -
Я ненавижу всех известных королей!
Вот мой соперник - рыцарь Круглого стола, -
Чужую грудь мне под копье король послал.
Но - в сердце нежное ее
мое направлено копье, -
Мне наплевать на королевские дела!
Герб на груди его - там плаха и петля,
Но будет дырка там, как в днище корабля.
Он - самый первый фаворит,
к нему король благоволит, -
Но мне сегодня наплевать на короля!
Король сказал: "Он с вами справится шаля! -
И пошутил: - Пусть будет пухом вам земля!"
Я буду пищей для червей -
тогда он женится на ней, -
Простит мне бог, я презираю короля!
Вот подан знак - друг друга взглядом пепеля,
Коней мы гоним, задыхаясь и пыля.
Забрало поднято - изволь!
Ах, как волнуется король!..
Но мне, ей-богу, наплевать на короля!
Ну вот все кончено - пусть отдохнут поля, -
Вот льется кровь его на стебли ковыля.
Король от бешенства дрожит,
но мне она принадлежит -
Мне так сегодня наплевать на короля!
...Но в замке счастливо мы не пожили с ней:
Король в поход послал на сотни долгих дней, -
Не ждет меня мой идеал,
ведь он - король, а я - вассал, -
И рано, видимо, плевать на королей!
В заповедных и дремучих,
Страшных Mуромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
И в проезжих сеет страх,
Воет воем, что твои упокойники,
Если есть там соловьи, то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В заколдованных болотах
Там кикиморы живут,
Защекочут до икоты
И на дно уволокут.
Будь ты пеший, будь ты конный - заграбастают,
А уж лешие - так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
А мужик, купец иль воин
Попадал в дремучий лес
Кто - зачем, кто - с перепою,
А кто - сдуру в чащу лез.
По причине пропадали, без причины ли -
Только всех их и видали: словно сгинули.
Страшно, аж жуть!
Из заморского, из леса
Где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы,
Чуть друг друга не едят,
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом.
Страшно, аж жуть.
Соловей-разбойник главный
Им устроил буйный пир,
А от них был змей трехглавый
И слуга его вампир.
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники.
Страшно, аж жуть!
Змей Горыныч влез на дерево,
Ну раскачивать его:
Выводи, разбойник, девок,
Пусть покажут кой чего,
Пусть нам лешие попляшут, попоют,
А не то, я, матерь вашу, всех сгною.
Страшно, аж жуть!
Соловей-разбойник тоже
Был не только лыком шит.
Гикнул, свистнул, крикнул: - рожа!
Гад заморский, паразит!
Убирайся без боя, уматывай
И вампира с собою прихватывай.
Страшно, аж жуть!
Все взревели, как медведи:
Натерпелись! Сколько лет!
Ведьмы мы или не ведьмы?
Патриоты или нет?
Налил бельмы, ишь ты, клещ, отоварился
А еще на наших женщин позарился.
Страшно, аж жуть!
А теперь седые люди
Помнят прежние дела:
Билась нечисть груди в груди
И друг друга извела,
Прекратилось навек безобразие,
Ходит в лес человек безбоязненно,
И не страшно ничуть!
Я рос как вся дворовая шпана -
Мы пили водку, пели песни ночью,-
И не любили мы Сережку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен.
Сидим раз у Сережки Фомина -
Мы у него справляли наши встречи,-
И вот о том, что началась война,
Сказал нам Молотов в своей известной речи.
В военкомате мне сказали: "Старина,
Тебе броню дает родной завод "Компрессор"!"
Я отказался,- а Сережку Фомина
Спасал от армии отец его, профессор.
Кровь лью я за тебя, моя страна,
И все же мое сердце негодует:
Кровь лью я за Сережку Фомина -
А он сидит и в ус себе не дует!
Теперь небось он ходит по кинам -
Там хроника про нас перед сеансом,-
Сюда б сейчас Сережку Фомина -
Чтоб побыл он на фронте на германском!
...Но наконец закончилась война -
С плеч сбросили мы словно тонны груза,-
Встречаю я Сережку Фомина -
А он Герой Советского Союза...
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы - просто некуда деться.
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.
Пр:
Так оставьте ненужные споры -
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых еще не бывал.
На которых еще не бывал.
Кто захочет в беде оставаться один,
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?
Но спускаемся мы с покоренных вершин...
Что же делать, и боги спускались на землю.
Пр:
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас и зовут нас остаться.
Но спускаемся мы - кто на год, кто совсем, -
Потому что всегда мы должны, мы должны возвращаться.
Пр:
Так оставьте ненужные споры -
Я себе уже все доказал:
Лучше гор могут быть только горы,
На которых никто не бывал! - 2 раза
Это был воскресный день - E7
и я не лазил по кар|манам: E7 Am
В воскресенье - отдыхать,- G
вот мой де|виз. G C
Вдруг - свис|ток, меня хватают, C Dm
обзывают хули|ганом, Dm Am
А один узнал - кричит: E7
"Рециди|вист!" E7 Am
"Брось, то|варищ, не ершись, Am E7
Моя фамилия - Сер|геев,- E7 Am
Ну, а | кто рецидивист - Am G
Так я ж по|нятья не имею". G C
E7 Am
Это был воскресный день, но мусора не отд|ыхают:
G C
У них тоже - план давай, хоть удa|вись,-
C Dm Am
Ну а если перев|ыполнят, так их там награ|ждают -
E7 Am
На вес золота там вор-рециди|вист.
С уваженьем| мне: "Садись! - Am E7
Угощают "Белом|ором". - E7 Am
Значит,| ты - рецидивист? Am G
Распишись по|д протоколом!" G C
И это был воскресный дань, светило солнце как бездельник,
И все люди - кто с друзьями, кто с семьей,-
Ну а я сидел скучал, как в самый грустный понедельник:
Мне майор попался очень деловой.
"Сколько раз судились вы?"
"Плохо я считать умею!"
"Но все же вы - рецидивист?"
"Да нет, товарищ, я - Сергеев".
Это был воскресный день - а я потел, я лез из кожи,-
Но майор был в математике горазд:
Он чего-то там сложил, потом умножил, подытожил -
И сказал, что я судился десять раз.
Подал мне начальник лист -
Расписался как умею -
Написал: "Рецидивист
По фамилии Сергеев".
Это был воскресный день, я был усталым и побитым,-
Но одно я знаю, одному я рад:
В семилетний план поимки хулиганов и бандитов
Я ведь тоже внес свой очень скромный вклад!
Сколь веревочка ни вейся (Разбойничья)
Как во смутной волости,
Лютой, злой губернии,
Выпадали молодцу
Все шипы да терния.
Ах, он обиды зачерпнул, зачерпнул
Полные пригоршни,
Ну, а горе, что хлебнул, -
Не бывает горше.
Пей отраву, хоть залейся!
Благо, денег не берут.
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно совьешься в кнут.
Гонит неудачников
По миру с котомкою,
Жизнь течет меж пальчиков
Паутинкой тонкою.
А которых повело, повлекло
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.
Тут на милость не надейся -
Стиснуть зубы да терпеть!
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно совьешься в плеть!
Ох, лихая сторона,
Сколь в тебе не рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою...
А повешенным сам Дьявол-Сатана
Голы пятки лижет.
Эх, досада, мать честна! -
Ни пожить, ни выжить!
Ты не вой, не плачь, а смейся -
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка ни вейся -
Все равно укоротят!
Ночью думы муторней.
Плотники не мешкают.
Не успеть к заутрене -
Больно рано вешают.
Ты об этом не жалей, не жалей -
Ну что тебе отсрочка?
На веревочке твоей
Нет ни узелочка.
Лучше ляг да обогрейся -
Я, мол, казни не просплю...
Сколь веревочка ни вейся,
А совьешься ты в петлю!
Там, у соседей, пир горой, и гость солидный, налитой,
Ну а хозяйка - хвост трубой - идет к подвалам,
В замок врезаются ключи и вынимаются харчи
И с тягой ладится в печи, и с поддувалом...
А у меня сплошные передряги,
То в огороде недород, то скот падет,
То печь чадит от нехорошей тяги,
А то щеку на сторону ведет...
Там, у соседа, мясо в щах, на всю деревню хруст в хрящах,
И дочь, невеста, вся в прыщах - дозрела, значить,
Смотрины, стало быть, у них, на сто рублей гостей одних,
И даже тощенький жених поет и скачет...
А у меня цепные псы взбесились,
Средь ночи с лая перешли на вой
И на ногах моих мозоли прохудились
От топотни по комнате пустой.
Ой, у соседа быстро пьют, а что не пить, когда дают,
А что не петь, когда уют и ненакладно,
А тут вон - баба на сносях, гусей некормленных косяк,
Да дело, в общем, не в гусях, а все неладно.
Тут у меня постены появились,
Я их гоню и так, и сяк - они опять,
Да в неудобном месте чирей вылез -
Пора пахать, а тут ни сесть - ни встать.
Сосед маленочка прислал - он от щедрот меня позвал,
Ну я, понятно, отказал, а он - с начала...
Должно, литровую огрел, ну и конечно подобрел,
И я пошел, попил, поел - не полегчало...
И посредине этого разгула
Я пошептал на ухо жениху,
И жениха как будто ветром сдуло,
Невеста вся рыдает наверху...
Сосед орет, что он народ, что основной закон блюдет,
Мол, кто не ест, тот и не пьет, и выпил, кстати...
Все сразу повскакали с мест, но тут малец с поправкой влез -
Кто не работает - не ест, - ты спутал, батя...
А я сидел с засаленною трешкой,
Чтоб завтра гнать похмелье мое
В обнимочку с обшарпанной гармошкой,
Меня и пригласили за нее...
Сосед другую литру съел, и осовел, и опсовел,
Он захотел, чтоб я попел ("Зря, что ль поили?!!"),
Меня схватили за бока два здоровенных мужика, [вар.: паренька]
"Играй, - говорят, - и пой, пока не удавили"...
Уже дошло веселие до точки
Уже невеста брагу пьет тайком [вар.: уже невесту тискали тайком]
А я запел про светлые денечки:
"Когда служил на почте ямщиком"...
Потом еще была уха и заливные потроха,
Потом поймали жениха и долго били,
Потом пошли плясать в избе, потом дрались не по злобе,
И все хорошее в себе доистребили...
А я стонал в углу болотной выпью
Набычась, а потом и подбочась,
И думал - с кем я завтра выпью
Из тех, с которыми я пью сейчас?
На утро там всегда покой и хлебный мякиш за щекой
И без похмелья перепой - еды навалом,
Никто не лается в сердцах, собачка мается в сенцах
И печка в синих изразцах и с поддувалом...
А у меня и в ясную погоду
Хмарь на душе, которая горит,
Хлебаю я колодезную воду,
Чиню гармошку, а жена корит
Не делили мы тебя и не ласкали,
А что любили, так это позади.
Я в душе ношу твой светлый образ, Валя,
А Леша выколол твой образ на груди.
И в тот день, когда прощались на вокзале,
Я тебя до гроба помнить обещал.
Я сказал, - я не забуду в жизни Вали!
- А я тем более!, - мне Леша отвечал.
А теперь реши, кому из нас с ним хуже,
И кому трудней, попробуй, разберись.
У него твой профиль выколот снаружи,
А у меня душа исколота снутри.
И когда мне так уж тошно, хоть на плаху
Пусть слова мои тебя не оскорбят,
Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху,
И гляжу, гляжу часами на тебя.
Но недавно мой товарищ, друг хороший,
Он беду мою искусством поборол,
Он скопировал тебя с груди у Леши
И на грудь мою твой профиль наколол.
Знаю я, своих друзей чернить неловко,
Но ты мне ближе и роднее оттого,
Что моя, верней, твоя татуировка
Много лучше и красивше, чем его
В тот вечер я не пил, не пел,
Я на нее во всю глядел,
Как смотрят дети, как смотрят дети.
Но тот, кто раньше с нею был,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Сказал мне, чтоб я уходил,
Что мне не светит.
И тот, кто раньше с нею был,
Он мне грубил, он мне грозил,
А я все помню - я был не пьяный.
Когда ж я уходить решил,
Она сказала: "Не спеши!"
Она сказала: "Не спеши!
Ведь слишком рано."
Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл,
И как-то в осень, и как-то в осень.
Иду с дружком, гляжу стоят:
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд,
Их было восемь.
Со мною нож, решил я: "Что ж,
Меня так просто не возьмешь!
Держитесь, гады. Держитесь, гады!"
К чему за даром пропадать
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда.
Так было надо.
Но тот, кто раньше с нею был,
Он эту кашу заварил
Вполне серьезно, вполне серьезно.
Мне кто-то на плечи повис -
Валюха крикнул: "Берегись!"
Валюха крикнул: "Берегись!"
Но было поздно.
За восемь бед - один ответ.
В тюрьме есть тоже лазарет,
Я там валялся, я там валялся.
Врач резал вдоль и поперек,
Он мне сказал: "Держись, браток!"
Он мне сказал: "Держись, браток!"
И я держался.
Разлука мигом пронеслась,
Меня она не дождалась,
Но я прощаю, ее прощаю.
Ее, конечно, я простил,
Того, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Не извиняю.
Ее, как водится, простил,
Того, кто раньше с нею был,
Того, кто раньше с нею был,
Я повстречаю
Всего лишь час дают на артобстрел -
Всего лишь час пехоте передышки,
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки"
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, ну а кому - до "вышки"
За этот час не пишем ни строки -
Молись богам войны, артиллеристам!
Ведь мы ж не просто так - мы штрафники,
Нам не писать "...считайте коммунистом",
Ведь мы ж не просто так - мы штрафники,
Нам не писать "...считайте коммунистом",
Перед атакой - водку, - вот мура!
Свое отпили мы еще в гражданку,
Поэтому мы не кричим "ура" -
Со смертью мы играемся в молчанку.
Поэтому мы не кричим "ура" -
Со смертью мы играемся в молчанку.
У штрафников один закон, один конец;
Коли, руби фашистского бродягу!
И если не поймаешь в грудь свинец -
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
И если не поймаешь в грудь свинец -
Медаль на грудь поймаешь за отвагу.
Ты бей штыком, а лучше - бей рукой;
Оно надежней, да оно и тише.
И ежели останешься живой -
Гуляй, рванина, от рубля и выше!
И ежели останешься живой -
Гуляй, рванина, от рубля и выше!
Считает враг: морально мы слабы, -
За ним и лес, и города сожжены.
Вы лучше лес рубите на гробы -
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вы лучше лес рубите на гробы -
В прорыв идут штрафные батальоны!
Вот шесть ноль-ноль - и вот сейчас обстрел.
Ну, бог войны, давай без передышки!
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, а большинству - до "вышки".
Всего лишь час до самых главных дел:
Кому - до ордена, а большинству - до "вышки"
Я не люблю фатального исхода,
От жизни никогда не устаю.
Я не люблю любое время года,
Когда веселых песен не пою.
Я не люблю холодного цинизма,
В восторженность не верю, и еще -
Когда чужой мои читает письма,
Заглядывая мне через плечо.
Я не люблю, когда наполовину,
Или когда прервали разговор.
Я не люблю, когда стреляют в спину,
Я также против выстрелов в упор.
Я ненавижу сплетни в виде версий,
Червей сомненья, почестей иглу.
Или, - когда все время против шерсти,
Или когда железом по стеклу.
Я не люблю уверенности сытой,
Уж лучше пусть откажут тормоза.
Досадно мне, что слово "честь" забыто
И что в чести наветы за глаза.
Когда я вижу сломанные крылья,
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилья и бессилья,
Вот только жаль распятого Христа.
Я не люблю себя, когда я трушу,
И не люблю, когда невинных бьют.
Я не люблю, когда мне лезут в душу,
Тем более, когда в нее плюют.
Я не люблю манежи и арены,
На них мильон меняют по рублю, -
Пусть впереди большие перемены,
Я это никогда не полюблю
Скачать песни В.Высоцкого в формате MP3
Am
Я - "ЯК", истребитель, - мотор мой звенит,
A7 Dm
Небо - моя обитель,
Dm7
Но тот, который во мне сидит,
Dm6 E E7
Считает, что он - истребитель.
Am
В этом бою мною "юнкерс" сбит –
A7 Dm
Я сделал с ним, что хотел, -
Dm7
А тот, который во мне сидит,
F E7 E
Изрядно мне надоел!
Am
Я в прошлом бою навылет прошит,
A7 Dm
Меня механик заштопал, -
Dm6 Dm7 Dm6
А тот, который во мне сидит,
E7 E E
Опять заставляет - в штопор!
Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому, -
А кажется - стабилизатор поет:
"Мир вашему дому!"
Вот сзади заходит ко мне "мессершмитт", -
Уйду - я устал от ран!..
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил - на таран!
Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!..
Но мне не гореть на песке, -
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике!
Я - главный, а сзади... Ну, чтоб я сгорел! -
Где же он, мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул - и запел:
"Мир вашему дому!"
И тот, который в моем черепке,
Остался один - и влип, -
Меня в заблужденье он ввел - и в пике
Прямо из мертвой петли.
Он рвет на себя - и нагрузки вдвойне, -
Эх, тоже мне - летчик-ас!..
Но снова приходится слушаться мне, -
Но это - в последний раз!
Я больше не буду покорным - клянусь! -
Уж лучше лежать на земле...
Но что ж он не слышит, как бесится пульс:
Бензин - моя кровь - на нуле!
Терпенью машины бывает предел,
И время его истекло, -
И тот, который во мне сидел,
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
Убит! Наконец-то лечу налегке,
Последние силы жгу...
Но что это, что?! Я - в глубоком пике, -
И выйти никак не могу!
Досадно, что сам я не много успел, -
Но пусть повезет другому!
Выходит, и я напоследок спел:
" Мир вашему дому!"